Поздневековье — историческая эпоха, пришедшая на смену модерну. По общепринятой периодизации, началась около 2010-2030 гг. Раздел исторической науки, изучающий эту эпоху, называется тардевистикой.
Общие черты
Демография
Энергетика
Экономика
Политика
Общество
Этика и эстетика
Наука и техника
Конец поздневековья
Поздневековье получило своё название по аналогии со средневековьем. Эта аналогия отражает общий признак двух эпох — признак, противопоставляющий их модерну: медленный темп изменений.
Глобальные параметры состояния человечества (такие как численность населения, объём производства, уровень научных знаний и пр.) в древности и средневековье росли очень медленно, за короткую эпоху модерна (XVIII-XX вв.) выросли стремительно, а в поздневековье снова замедлили рост до почти полной остановки.
Таким образом, прогресс шёл не по экспоненциальному закону (как это представлялось людям модерна), а по логистическому. В этом проявились закономерности развития популяций, общие для всех живых существ от бактерии до человека. Открыв для себя новую экологическую нишу, популяция бурно размножается, пока не достигнет численности, максимально возможной при данном количестве доступных ресурсов. После этого популяция либо «выедает» ресурсы экосистемы и гибнет сама, либо открывает новую, более вместительную экологическую нишу, либо приходит с экосистемой в равновесие и перестаёт расти. Именно по последнему пути и направилось развитие человечества в XXI веке, несмотря на то, что множество людей страшились первого сценария и надеялись на второй.
Переход от модерна к поздневековью можно разделить на три этапа. В период постмодерна (около 1970-2010 гг.) ясно обозначилось замедление темпов развития. В период большого кризиса (около 2010-2030 гг.) институты общества модерна, рассчитанные на непрерывный и быстрый рост (прежде всего, капиталистический рынок), столкнулись с невозможностью продолжения роста и потерпели крах. В посткризисный период (около 2030-2050 гг.) сформировались новые институты, рассчитанные уже не на рост, а на поддержание существующего порядка. С этого времени можно говорить об окончательно наступившем поздневековье, эпохе, когда население Земли почти не увеличивалось, производство почти не росло, наука и техника развивались медленно, а социальные и политические структуры не менялись.
По сравнению с «золотым веком» постмодерна, уровень жизни среднего землянина снизился. Но спад затронул в разной степени разные регионы Земли. Первый мир (Западная и Центральная Европа, Северная Америка, ведущие страны Тихоокеанского бассейна) пострадал незначительно. Во втором мире (Восточная Европа и бывший СССР, Латинская Америка, средне-развитые страны Азии, включая Китай, Индию, Иран) дела шли намного хуже. В третьем мире (почти вся Африка, беднейшие страны Азии и Латинской Америки) переход к поздневековью принял характер катастрофы с сотнями миллионов жертв. Но, несмотря на глубокие различия, можно говорить об общих для всей Земли процессах.
Скорость роста населения планеты начала уменьшаться ещё в 1960-х гг. Это было вызвано снижением рождаемости — всё больше людей, сначала в первом, а затем и во втором мире, переходили к малодетной модели семьи. К началу XXI века во всех странах первого мира и в немалой части второго завершился демографический переход, и их население практически перестало расти (а в некоторых странах начало уменьшаться). Но население Земли в целом продолжало увеличиваться до середины века за счёт третьего мира и беднейшей части второго. Впрочем, когда смертность в третьем мире из-за пандемий и истребительных войн превысила рождаемость, рост прекратился и там. К концу XXI века население планеты стабилизировалось на уровне 9 млрд. С этого времени в развитых странах рождаемость стала полностью управляемой, в частности, благодаря развитию профессионального материнства. Это позволило им решить проблему старения населения и депопуляции.
В 2015-2025 гг. месторождения нефти настолько истощились, что её добыча стала энергетически невыгодной. В 1940-х годах, затратив энергию 1 барреля нефти, можно было добыть более 100 баррелей, в 1970-х — около 25, в 1990-х — около 10, в 2010-х — не более трёх. Аналогичный спад (десятилетием позже) наблюдался для природного газа и угля. Несмотря на падение производства и потребления в ходе первой волны кризиса (2008-2010 гг.), цена нефти выросла настолько, что стало выгодным добывать её из битумных песков и горючих сланцев, а также искусственно получать из угля. В эти же годы резко выросла роль альтернативных источников энергии. Но все они были достаточно дороги, а наиболее эффективные (атомные и геотермальные электростанции, солнечные коллекторы) требовали крупных начальных вложений.
Электроэнергия и транспортные расходы подорожали в несколько раз. Для развитых стран это означало усугубление экономической депрессии. Тем не менее, первый мир перешёл на новые источники энергии и экономное потребление достаточно организованно, так как готовился к этому давно и имел все технические возможности. Второй мир следовал за первым, но в нём переход совершался более хаотично, с бóльшими жертвами. В итоге крайне усилилось расслоение между мегаполисами, перешедшими на новую энергетику, и нищей провинцией, где старая рухнула, а на новую средств уже не хватило. Третий же мир пережил полный экономический крах, деэлектрификацию, деиндустриализацию, взаимоистребление людей в «мальтузианских войнах» и вымирание от голода и болезней.
Национальная энергосистема типичной развитой страны второй половины XXI в. базировалась на сети мощных электростанций: старых ГЭС (ещё постройки XX века), новых геотермальных ЭС (в виде двух скважин глубиной 3-10 км, соединённых понизу: в одну заливалась вода, из другой поднимался пар), и АЭС четвёртого поколения (главным образом с шариковыми реакторами, топливом для которых служила смесь необогащённого урана и тория). На локальном уровне ведущую роль играли солнечные и ветровые, а на морских берегах также приливные и волновые электростанции. В третьем мире и бедных регионах второго мира не было централизованного электроснабжения — каждый дом был обшит солнечными панелями и снабжал себя сам. (Массовое производство дешёвых солнечных батарей с КПД около 15 % было налажено ещё в годы кризиса). Сухопутный транспорт состоял в основном из электромобилей. Лишь корабли и самолёты использовали по-прежнему дизельное топливо и керосин, а также этанол и метанол (всё это теперь производились в основном биологическим способом). В домах стандартом стало использование тепловых насосов и других средств энергосбережения.
Необходимость экономить энергию привела к массовому строительству аркологий, домов-городов на десятки и сотни тысяч жителей. Аркология обычно принадлежала крупной корпорации или государственному ведомству и вмещала в себя как офисы, так и квартиры сотрудников и всю инфраструктуру свободного времени. Расход энергии на коммунальные нужды в аркологии был в несколько раз ниже, чем в обычном городке той же численности населения. Обычно аркологии полностью обеспечивали себя энергией и строились вблизи (но не внутри) существующих городов. По архитектуре они отличались значительным разнообразием, но чаще всего имели форму, близкую к пирамиде или чаше. К концу века в аркологии переселилось большинство среднего класса стран первого мира, в то время как старые города постепенно принимали трущобный облик и разрушались. А в северных районах России, Скандинавии и Канады стоимость коммунального обслуживания выросла настолько, что никакого населения вне аркологий не осталось вообще.
Как это ни покажется странным, довольно скоро образовался избыток энергии. Подобно тому как восточные цари древности скапливали несметные сокровища, которые лежали в их дворцах мёртвым грузом, поздневековые правительства к середине XXII века накопили гигантские «стратегические резервы» энергии в водохранилищах-гидроаккумуляторах. Подобное накопление стало возможным в условиях экономической системы, которая и в других аспектах чем-то напоминала древний Восток.
Поздневековую экономическую систему проще всего описать как государственный капитализм, в отдельных странах близкий к социализму. В ходе первой волны кризиса государственные власти всех стран усилили свою роль в экономике, помогая крупным компаниям спастись от банкротства, национализируя банкротов, организуя общественные работы и другие формы поддержки неимущих. Энергетический кризис привел к ещё большей концентрации производства в государственных руках — переход на новую энергетику требовал громадных и медленно окупающихся инвестиций, которые могли позволить себе только государственные компании.
Если в первом мире госкапитализм был сравнительно мягким и оставлял частной инициативе довольно большой простор, то во втором мире государство действовало грубее. В порядке вещей были насильственная национализация, принуждение покупать товар у определённого производителя и т. п. Но повсеместно обе главные тенденции — усиление государственного монополизма и подорожание энергии — приводили к тому, что отношение цена-качество ухудшалось практически для всех товаров и услуг, снижалось качество жизни, росла коррупция. В то же время благодаря государственным проектам в области новой энергетики (в частности, массовому строительству атомных станций нового поколения) удалось избежать энергетической катастрофы. После того как было достигнуто равновесие производства и потребления, поздневековые правители уже не стремились ничего развивать и реформировать, а поставили целью сохранение стабильности и оптимизацию существующей системы.
В международной политике на смену «глобализму» постмодерна пришёл «новый изоляционизм» эпохи кризиса, а за ним «новый колониализм» зрелого поздневековья. Переход к новой энергетике уменьшил зависимость развитых стран от импорта сырья из второго мира. (Сохранил значимость только импорт тория из Индии). Тем самым политический баланс резко сместился в пользу первого мира — в обмен на доступ к его технологиям второй мир был готов на любые уступки. Поэтому к концу века развитые страны установили полный контроль над теми источниками ресурсов, которые их всё ещё интересовали. Так, огромные участки суши, включая леса Амазонии и Сибири, управлялись «международными органами экологического контроля» и были фактически выведены из-под власти местных правительств. Обычно сдача позиций проходила мирно, однако случались и войны, как правило, без прямого участия западных стран (исключение: Арктические войны). Между собой развитые страны поддерживали тесный союз (см. Pax Terrana) с целью не допустить геополитической конкуренции, которая могла бы снова втянуть их в экономическую гонку и вывести из равновесия, достигнутого таким трудом.
Политическая идеология в странах второго мира сводилась к консервативному национализму, иногда с религиозным оттенком (на Ближнем Востоке) или социалистическим (в Латинской Америке). В первом мире доминировали т. наз. «зелёные реалисты» или «энвайроконы». От своих предшественников, энвайронменталистов эпохи постмодерна, они унаследовали «зелёную» повестку дня, но отбросили идеи равноправия народов и помощи отсталым странам в пользу более жёсткой, эгоистичной внешней политики.
По сравнению с постмодерном, мир поздневековья стал более авторитарным. Вошла в норму такая степень государственно-полицейского надзора над частной жизнью граждан, какая человеку модерна показалась бы тиранической. Тотальная видеослежка, запись личных телекоммуникаций, обязательное ношение вживлённых радиомаячков — всё это вначале было введено для осуждённых преступников, затем распространено на подозреваемых и «нелояльных гражданскому порядку», затем на госслужащих, получателей социальной помощи и, наконец, вообще на всех. Официально эти меры считались «антитеррористическими» и «карантинно-антиэпидемическими». И большинство людей воспринимало их как неизбежное, оправданное зло «в условиях разгула биотерроризма».
Несмотря на урезание личных свобод, в первом мире сохранился демократический правовой строй с конкурентными выборами, независимостью ветвей власти, определённой свободой слова и т. п. Во втором мире, напротив, утвердился классический авторитаризм. Государства третьего мира разорились в годы большого кризиса и фактически перестали существовать, власть перешла в руки родовых кланов, мелких военных вождей и религиозных авторитетов (см. Сомализация).
Медленный темп жизни, типичный для поздневековья, влёк за собой низкую социальную мобильность. Узкий круг политико-финансовой элиты, в основном сформировавшийся ещё в постмодерне, теперь почти совершенно замкнулся. В каждой стране представители нескольких десятков семей занимали все высшие государственные должности, владели и управляли всеми крупными компаниями. Достижения биологических наук ещё усилили тенденцию к обособлению. Уже к середине XXI века распространился бэйб-дизайн, целенаправленная коррекция генотипа будущего ребёнка. Эта практика, доступная лишь обеспеченным, влекла за собой нарастание генотипических, а затем и фенотипических различий между богатыми и бедными — первые с каждым поколением становились всё здоровее, умнее, талантливее, красивее и долговечнее. Так формировалась «генократия», новая «раса господ», всё более закрытая для доступа со стороны.
Типичный представитель среднего класса — чиновник или менеджер госкорпорации — по сравнению со своим предком эпохи постмодерна, вёл жизнь более бедную и несвободную, зато защищённую и предсказуемую. Он жил и работал в одной и той же аркологии. Он никогда не летал на самолёте, разве что по служебной надобности, не отдыхал на курортах и вообще редко покидал родную аркологию — выходить в город было опасно, на входе в чужие аркологии нужно было проходить суровейший карантин. Он носил одежду из рециклированных тканей (удобную, но однообразно-стандартного покроя), а в его рационе не было мяса, которое стало дорогим деликатесом, да и вдобавок (почти всегда) запрещалось его религией. Его работа — управление всевозможной информацией — происходила преимущественно в виртуальных мирах, и там же он проводил свободное время.
Ролевые игры в киберпространстве были важнейшим социальным институтом, а далеко не только развлечением. Традиционное школьное образование почти умерло, основным средством обучения детей стали ролевые игры, которые продолжались и в зрелом возрасте. Это создавало совершенно особый тип личности. С точки зрения модерна, поздневековый человек был невеждой во всём, кроме своей специальности, но обладал исключительным умением общаться, безошибочно «читать» собеседника, «на автомате» подстраиваться под него, манипулировать им, вести переговоры и интриги. Жизнь в виртуальном мире — ярком, агрессивном, динамичном — с лихвой компенсировала для него однообразие и зарегулированность реальной жизни, а связи с товарищами по игровым командам и кланам были намного важнее родственных.
В самом низу общества — вне аркологий и игровых сетей — пребывали безработные, число которых сильно выросло. В первом мире безработных содержало государство, жёстко контролируя все стороны их жизни (запрещая свободно передвигаться, направляя на принудительные общественные работы и т. п.), так что фактически они мало отличались от государственных крепостных. Во втором мире системы «социальной помощи» не было, или она имелась лишь на бумаге — государство предоставило нищих самим себе. В результате непомерно выросла преступность (и до того немалая), в анархию погрузились крупные городские районы и целые города, а также большая часть сельской местности. (Если где-то и правили законные власти со своей полицией, фактическим поведением они ничем не отличалось от криминальных боссов). Редкие островки благополучия и правопорядка, аркологии и «элитные районы», превратились в хорошо вооружённые крепости. В значительно более мягкой форме это проявлялось и в первом мире.
Модерн приветствовал в человеке индивидуализм, динамичность, инициативность, стремление к самореализации. Напротив, поздневековое общество, ценящее стабильность больше развития и вынужденное ограничивать себя в потреблении, создало совершенно иной этический идеал. Человек поздневековья должен был ставить добрые отношения с другими и гармонию с собой выше личного успеха, проявлять скромность, уступчивость, самоконтроль, верность долгу и социальную ответственность. В общении полагалось проявлять изысканную, церемонную вежливость с оттенком самоуничижения. Считалось нормальным и желательным планировать свою жизнь и жизнь детей на десятилетия вперёд — при медленном темпе общественных изменений в этом не было ничего невозможного. Человеку модерна подобная жизнь показалась бы убийственно скучной, но люди начала поздневековья слишком хорошо помнили «нескучные» годы большого кризиса, а для их потомков статичное предсказуемое существование стало нормой.
Во втором мире, а также в азиатской части первого, новая этика была принята безболезненно, так как не особенно отличалась от старой (конфуцианской, буддийской, индуистской). Напротив, в странах Запада переход к ней сопровождался потрясениями, не менее бурными, чем Возрождение и Реформация на переходе от средневековья к модерну. Взрывное распространение новых религий, прежде всего психосект; молодёжные бунты, по размаху превосходящие события 1968 года; вспышки немотивированной агрессии — всё это сотрясало западный мир кризисных и посткризисных лет. Но в конце концов большинство европейцев и американцев обрели душевную гармонию в психосектах, преимущественно буддийского и даосского направления.
В эстетике поздневековье также проявило себя как противоположность позднему модерну. Постмодерн порождал яркие, агрессивные, саморекламирующие образы. Поздневековье предпочитало спокойствие, мягкость, минимализм, классическую соразмерность. Главной эстетической задачей было не поразить, а успокоить, не завладеть вниманием, а создать фон. Влияние восточноазиатских культур и здесь было преобладающим.
Замедление темпа научного прогресса обозначилось еще в XX веке, а в поздневековье естественные науки окончательно пришли в упадок. Общее число учёных и научных учреждений значительно снизилось, качество образования упало, финансирование в период кризиса катастрофически сократилось, а после него восстановилось далеко не в полном объёме. Самые дорогостоящие направления, такие как астрономия и физика высоких энергий, ушли в историю. Во втором мире наука фактически умерла — все учёные, кто мог, эмигрировали, а в уцелевших университетах занимались националистической псевдонаукой в духе изучения «космических колесниц древних ариев». Современные технологии в эти страны полностью импортировались из первого мира. Но и в первом мире всё обстояло не слишком благополучно.
По сравнению с XX веком, не появилось никаких новых фундаментальных теорий, не произошло смены научных парадигм. Медицине не удалось победить смерть и старение. Не был построен термоядерный реактор, не состоялась пилотируемая экспедиция на Марс (пилотируемая космонавтика после 2020 г. вообще умерла, продолжали запускать только спутники связи и навигации). Не был решён вопрос о существовании внеземной жизни и разума. Не удалось создать искусственный интеллект человеческого уровня (во всяком случае, по официальной версии — см. Компирология). Несмотря на довольно успешное развитие робототехники, андроиды не вытеснили человека ни из одной профессии и продолжали оставаться экзотикой.
Вместе с тем были крупные достижения в химии, материаловедении, молекулярной биологии, нейропсихологии, электронике. В основном, правда, они относились к первой половине XXI в., то есть к периоду большого кризиса и самому началу поздневековья. Достижения синтетической биологии были особенно впечатляющими: стало возможным в автоматическом режиме синтезировать ДНК, вирусы, антитела, бактерии с заранее запрограммированными свойствами. Это привело к прорывам в медицине и биотехнологии. Биологическая переработка отходов на топливо, ткани, стройматериалы и пр. стала важнейшей отраслью промышленности. Трансгенные сорта растений позволяли снимать хорошие урожаи даже в условиях недостатка воды и истощения почв. С другой стороны, появилось множество новых опаснейших болезней, вероятно, в ряде случаев сознательно разработанных биотеррористами (см. Джихад судного дня). В третьем мире это вызвало катастрофические пандемии, а в первом и втором заставило непрерывно поддерживать жёсткие карантинные меры. Наряду с новыми лекарствами, появились новые и чрезвычайно эффективные наркотики.
Была расшифрована тонкая структура мозга, стало возможным быстро и точно выяснить, какая группа нейронов у данного человека отвечает за каждое субъективное ощущение, и какое воздействие (химическими реагентами, электромагнитными полями, ультразвуком и пр.) способно его изменить в нужную сторону. Это открыло путь к лечению психических болезней, улучшению памяти и умственных способностей — но так же и к контролю над сознанием и эмоциями (см. Зомбитехнологии). Некоторые правительства применяли такой контроль в весьма широких масштабах.
Крупные успехи были достигнуты в области нанотехнологий, хотя мечты о саморазмножающихся роботах-сборщиках атомов так и остались чистой фантастикой. Широко распространились катализаторы из наночастиц, а также материалы нового поколения, композиты на основе углеродных трубок, более лёгкие, прочные, электро- и теплопроводные, чем любой металл. Эти достижения, вкупе с биологической переработкой отходов, сыграли ключевую роль в преодолении энергетического и ресурсного кризиса.
В середине XXII века стало очевидным, что приближается новый энергетический кризис. На этот раз речь шла об исчерпании запасов ядерного топлива — тория и урана. Страны и регионы Тихоокеанского вулканического кольца (см. Пацифика) нашли выход в постепенном отказе от атомной энергетики в пользу геотермальной. Но для атлантических стран (см. Атлантика) с их более холодными недрами этот путь был закрыт. Реакторы-бридеры (которые нарабатывали себе топливо из своих же отходов) не рассматривались как выход, поскольку считались слишком опасными (а требования к безопасности в поздневековье существенно повысились по сравнению с модерном). Некоторые страны пытались наладить добычу урана из морской воды, но гигантские фильтровальные фабрики вызывали недопустимое загрязнение океана, а конечный выигрыш в энергии оказался чересчур мал.
Ввиду надвигающегося кризиса правители Атлантики (лидеры европейских государств и Демократической партии США) выдвинули проект новой энергетической революции. Они предложили разместить на геостационарной орбите тысячи гигантских солнечных батарей, передающих на Землю энергию в форме волн СВЧ. Для удешевления запусков предполагалось построить над экваториальной Атлантикой петлю Лофстрома, а в отдалённой перспективе — развернуть добычу минералов на Луне. Проект требовал громадных начальных вложений, но мог бы обеспечить Землю дешёвой и экологически чистой энергией на вечные времена. Колоссальные стратегические резервы энергии, накопленные к тому времени Атлантикой, делали проект технически осуществимым.
Однако он вызвал резкое неприятие у правящих кругов Пацифики, а также тех стран второго мира, что ещё сохраняли кое-какой политический вес. Все они опасались, что космическая энергосистема станет орудием мировой гегемонии Атлантики — в частности, что микроволновые излучатели можно будет использовать как оружие. Но попытки сорвать осуществление проекта не имели успеха. Тихоокеанский альянс счёл за лучшее построить собственную петлю Лофстрома и вывести на орбиту вооружённые аппараты, следящие за каждым движением атлантических энергоспутников.
Так началась Вторая холодная война и второй, после 1950-70-х годов, тур большой космической гонки. Статичность и неизменность мира 2050-2150-х гг. ушла в прошлое. Человечество начало продвижение в новую, внеземную, экологическую нишу. Поздневековье кончилось.